Сергей Летов — замечательный музыкант, персонаж Москвы авангардной, и не только Москвы — Сергей Фёдорович участвует в огромном количестве проектов, выступает в многочисленных группах, играет импровизированный джаз в спектакле Таганки «Марат и маркиз де Сад»… В Волгограде он принимал участие в «Неопознанном движении» Сергея Карсаева в конце 1980-х, в 2005 году — в таперском проекте на Международном фестивале аудиовизуальных искусств «Видеология» (Волгоград). А ещё он старший брат лидера «Гражданской обороны» Егора Летова. Встретились мы с Сергеем Летовым в московском клубе «СИНЕ ФАНТОМ», где в феврале этого года проходил показ фестиваля «Видеология».
— Сергей Фёдорович, расскажите о своих впечатлениях от «Видеологии» 2005 года (Сергей Летов тогда был членом жюри. — Прим. авт.).
— Для меня было большой неожиданностью, что в провинции могут проходить фестивали такого высокого уровня, так хорошо организованные, потому что, мне кажется, в Москве нет подобного мероприятия с таким достаточно большим количеством публики. На меня особое впечатление произвела Интернет-трансляция, когда одновременно и автор мог рассказать о своей работе, и публика могла задавать ему вопросы. Я вообще ни на одном фестивале такого не видел, для меня это было что-то удивительное.
— Что скажете о своём выступлении?
— Знаете, мне было очень сложно. Дело в том, что это была премьера (таперский проект «Nosferatu» впервые был представлен в Волгограде. — Прим. авт.), и, собственно говоря, это был первый раз в жизни, когда я выступал в качестве электронного музыканта, ведь я всё-таки преимущественно саксофонист. Когда я играл на «Видеологии» «Nosferatu», Павел Лабазов посылал мне из зала sms-ки по поводу того, как ведёт себя публика. Среди них было что-то в духе: «Прибавь жару, публика засыпает». Но мне уж было не до реакции: у меня ноутбук отказывал, я был поглощён тем, что я делаю. «Nosferatu» для меня явился стимулом заниматься электронной музыкой. И этот проект продолжает жить: я показывал его несколько раз в Москве, в том числе в культурном центре «Дом» при большом стечении народа, возил в Екатеринбург, сейчас активно предлагаю его в другие города. Кроме того, этот проект получился интересным не только в музыкальном смысле. Недавно в Калининграде, когда мы выступали с Олегом Гаркушей, шоуменом из группы «АукцЫон», произошла какая-то неполадка, мне пришлось запускать сэмплы, к которым был доступ — а это был как раз «Nosferatu». Поэтому стихи Гаркуши, несколько детские, напоминающие стихи Хармса, прозвучали под музыку весьма «потустороннюю». Олег тоже был несколько удивлён. В общем, «Nosferatu» живёт и побеждает.
— А в Волгограде у вас особых неожиданностей не было?
— Нет, почему, был ведь мордобой в «Белой лошади» (где Сергей Летов и Эдуард Сивков озвучили «Триумф воли». — Прим. авт.) — охранник показал на организаторах «Видеологии» элементы уличного бокса, каратэ… (Улыбается).
— Когда-нибудь «Триумф воли» ещё озвучивали?
— Нет, достаточно одного раза, мне показалось. (Смеётся). Конечно, экстремальные проекты интересны, но круче, чем в Волгограде, наверно, уже не получится (смеётся), а зачем делать что-то, что уж точно будет идти по нисходящей? (Улыбается).
— Вы были со своим проектом «Три О» на «Неопознанном движении» Сергея Карсаева…
— Да, но это было очень давно. Фестиваль «Неопознанное движение», как мне казалось, был грандиозным праздником. Проходил в каком-то Доме культуры, где висели картины с Дзержинским, чекистами, Лениным у броневика… что-то в таком духе. Конечно, людям увидеть там вот это «Неопознанное движение», праздник авангардистов, которых в Москве-то не везде пускали ещё в то время, было удивительно (улыбается)… Люди это воспринимали как какой-то сюрреалистический карнавал, совершенно беспрецедентный. Я думаю, в 80-е годы компетентные органы, наверное, были не в курсе или им уже не до того было (смеётся). В общем, как-то по недосмотру это мероприятие состоялось, и было очень смешно и весело.
После «Неопознанного движения» я ещё бывал в Волгограде. Сначала с Алексеем Борисовым мы показывали в том же Театре эстрады, где проходила «Видеология», «Фауста» Мурнау в нашем музыкальном сопровождении. Потом я приезжал в Волгоград на театральный фестиваль вместе с балетом «Рот — тишина». Это был танцевальный спектакль «Кинетического театра» Александра Пепеляева, основанный на эссе Виктора Ерофеева «Мужское богатство» — торжественное воспевание мужского тела в противовес всякому гомосексуализму.
Когда мы показывали Мурнау, произошла интересная история: дело в том, что в Волгограде происходил как раз какой-то коммунистический праздник, хотя это было уже постсоветское время, но выступало какое-то начальство, и звукорежиссёр предпочёл уйти туда. И мы с Алексеем Борисовым спаслись тем, что над головами зрителей протянули провод из кинопрожекторной рубки, выступали с одной колонкой, в общем, экстремально всё было.
— Расскажите о новых проектах.
— Принимаю участие в «Театре каллиграфии» Виктора Николаева. Это художник, живущий в последнее время в Берлине, он занимается видеоживописью, т.е. рисует по бумаге, а видеокамера проецирует это на экран, и одновременно с этим проецируется фильм, который является записью предыдущего такого выступления. Там я играю в белом одеянии на саксофоне, сопровождая танцовщиц. И получается фильм в фильме, потому что он тоже снят на фоне экрана, на который проецировалось предыдущее выступление. И вот получается такая бесконечная проекция, постепенно расплывающаяся и уменьшающаяся.
Музей кино в Москве предложил мне озвучивать немое российское и советское кино. И, наверное, первым проектом будет фильм Дзиги Вертова «Одиннадцатый», посвящённый десятой годовщине Октябрьской революции. Такой будет вариант между индастриалом и джанглом, немножко странный, на стыке разной музыки и разных стилей мышления. Мне кажется, это очень интересно — фильм Вертова ведь очень динамичный.
— Почему вам интересны таперские проекты?
— Дело в том, что это возможность для меня импровизировать на какое-то вполне определённое содержание, т.е. не слишком много степеней свободы, есть некоторая жёсткость, канва, к которой я привязан, это интересно. Вот недавно я в одном проекте отказался участвовать, а потом всё-таки согласился, после того, как он был… опредмечен, что ли. Это озвучивание немого фильма Протазанова «Аэлита». Алексей Борисов и Лана Аксенова играют на термен-воксе, и я играю на саксофоне. Термен-вокс — это первый в мире электронный инструмент, который изобрёл Лев Термен. Вообще Термен личность очень интересная: в 1989, когда все уже начали уходить из партии, он вступил в КПСС, на вопрос: как же так, зачем — он ответил, что Ленину обещал (смеётся). В 1919 или 20-м году! Такой панк по жизни… (Улыбается).
Ещё есть у меня очень интересный акустический проект — называется «Хлам». Такой акустический психоделический панк, т.е. музыка основана на блюзе, при этом в составе саксофон, ударные, контрабас и панковский вокал.
— Панк вам близок?
— Это не то чтобы непосредственно панк, это всё-таки пост-панк, потому что он не аутентичный, а ироничный. Я же всё-таки достаточно долго играл в группе «ДК» Сергея Жарикова, поэтому имею представление, что это такое. Поэтому то, о чём я говорю, это не непосредственно панк, а некоторая рефлексия… по поводу культурной ситуации.
— А какой свой проект вы считаете, может быть, не любимым, а наиболее отвечающим современной культурной ситуации?
— Любимый сложно назвать… Мне, конечно, очень нравится «SAX-МАФИЯ», это вот мой чисто саксофонный проект. Мы, к сожалению, собираемся чрезвычайно редко, но он, наверное, доставляет мне наибольшее удовольствие. Это, скажем так, панк-джаз, немножко хулиганский благодаря тому, что мы всё время импровизируем, двое музыкантов постоянно играют жёсткие ритмы, музыка насыщена очень большой энергией.
Вообще все проекты любимые, я с удовольствием всё играю, просто что-то чаще, что-то реже. Для меня каждая неделя связана с разными выступлениями. Очень многие молодые музыканты зовут меня поиграть с ними вместе. Я стараюсь их выступлениям придать некоторую живость, агрессивность, потому что сознание людей сейчас больше тяготеет к комфорту, и значительная часть музыкантов, во всяком случае те, кто получает какое-то признание, известность, стараются играть, или у них так получается, какую-то музыку комфортабельную, им не хватает некоторой жёсткости, резкости, агрессивности, гибкости при этом. С другой стороны, некоторым музыкантам, которые занимаются электронной музыкой, наоборот, часто не хватает жизни, а когда их синтетических звучаниях вдруг появляется какое-то человеческое дыхание, это приятно разнообразит то, что они делают. Опять же большой элемент непредсказуемости я вношу в то, что происходит.
Новый проект, к которому я примкнул, называется «И это буду я…». Это театральная постановка восьми глухонемых актёров, которые декламируют блюзы Лэнгстона Хьюза мимикой и жестами, «голос за кадром» это озвучивает, а я играю на саксофоне «блюзообразную» музыку.
— Вы написали музыку и играете её для спектакля «Марат и маркиз де Сад» Театра на Таганке. Его премьера состоялась в 1998 году, он вам до сих пор интересен?
— Да, дело в том, что спектакль этот объездил весь мир, это самый успешный спектакль Театра на Таганке, он был в Гонконге, в Японии, в Корее, в США, в Авиньоне. Сейчас он один из наиболее кассовых, дорогих по билетам, к нему сохраняется устойчивый интерес публики. Для меня это спектакль проблемный, потому что Любимов постоянно вводит в него новых молодых актёров, и сейчас актёрский состав почти полностью сменился по сравнению с 98-м годом. Я не знаю, какой состав будет играть в тот или иной день, иногда приходится под актёров прямо на ходу менять тональность. Это и физически достаточно тяжело выдержать: меняя инструмент, меняя характер игры, в то же время сохранять интерес к происходящему — не забываться (улыбается). У нас две актрисы играют роль Шарлоты Корде. Актриса, которая изначально её играла — Ирина Линд, — в эпизоде похорон Шарлоты Корде вместе со мной играет на трубе. А другая актриса, из второго состава, не умеет играть на трубе, я вместо этого научил её играть на альтовой флейте. И вот во время спектакля вдруг ко мне подходит актёр, который играет санитара, спрашивает, где её флейта. А она далеко, в чуланчике моём, а ключ от него — у меня в джинсах в актёрской раздевалке. Через некоторое время на сцене появляется актриса и подносит мне гору моих флейт разных: деревянных, бамбуковых, китайских, японских, корейских, — и говорит: которая же из них? И что с ней делать? Я показываю и говорю: «Отдать Шарлоте Корде!» (смеётся).
— Вы ещё играете в театре «Человек».
— Да, в спектакле «Entre Nous» («Между нами»), его поставил французский режиссёр Кристоф Фетрие, это спектакль по произведениям Ионеско, Хармса, Новарина и средневековым французским фарсам. Там мало места на сцене, и я играю на чердаке в люке в потолке. Кроме того, я в этот люк сбрасываю дубинки, которыми дерутся актёры, рыбьи хвосты, а в конце я просовываю туда детскую погремушку, которая играет незатейливую мелодию, и это сигнал к окончанию спектакля.
— И последний вопрос. Раз вы приезжали в Волгоград не один раз, вам здесь нравится, вас принимают хорошо?
— У меня вообще такое впечатление, что публика благодарная, мне приятно приезжать.
Так что приглашайте ещё!