Крупнейшие федеральные унитарные предприятия в области реставрации Межобластное научно-реставрационное художественное управление (МНРХУ), Центральные научно-реставрационные производственные мастерские (ЦНРПМ) и «Спецпроектреставрация» ждёт акционирование — в последние дни это новость номер один в реставрационном сообществе России. По информации ИА REGNUM, руководители трёх ведущих интеллектуальных и технологических центров отрасли отвергли предложение Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в области охраны культурного наследия (Росохранкультуры) влиться в состав научно-производственной фирмы «Ресма», опасаясь вместе с независимостью потерять накопленные десятилетиями методические наработки, уникальные архивы, и, самое главное, строгость научных подходов к объектам культурного наследия.
Давление рынка, размывающее научные критерии реставрации и приводящее к постепенной деградации профессиональных стандартов, давно стало притчей во языцех; спасение от него специалисты искали у государства. Определённую надежду давали слова главы Росохранкультуры Александра Кибовского: «Мы считаем, что нельзя отправлять на приватизацию те ФГУПы, которые у нас ещё есть. Их надо объединить в некую единую организацию. У нас существуют Роснанотехнологии, Рособоронэкспорт. Я полагаю, что, если создать что-то вроде Росреставрации, это будет последняя возможность спасти ситуацию, связанную с реставрацией». Однако проект госкорпорации в сфере реставрации обернулся проектом банального поглощения, причём поглощения заведомо более сильных и принципиальных организаций заведомо более слабой и сговорчивой. На этом фоне решение руководства трёх ФГУПов акционироваться выглядит самоубийством от отчаяния.
Акционирование открывает прямой путь к приватизации. Федеральное агентство по управлению государственным имуществом (Росимущество) в качестве учредителя бывших ФГУПов получит право через год после их акционирования выставить акции на продажу. Относительно последствий этого иллюзий никто не питает. Новые собственники быстро найдут применение большим офисным площадям и мастерским, расположенным в центральных районах Москвы. А в случае попытки выжать прибыль из основной деятельности реставрационных организаций за счёт «более гибкого подхода» к запросам заказчиков знаменитые коллективы просто распадутся. Лучшие специалисты, чьи руки и чья совесть доселе являются гарантией продления существования национального наследия, уйдут — это ясно уже сегодня. По научной реставрации в России будет нанесён беспрецедентный удар, последствия которого будут необратимы. И тот, и другой сценарий развития событий означает национальную культурную катастрофу. Ответственность за это всецело ляжет на государство. Незадолго до резкого обострения ситуации в отрасли корреспондент побеседовал с заведующим Отделом монументальной живописи Государственного Научно-исследовательского института реставрации (ГОСНИИР) Константином Масловым, попросил его набросать общий очерк того, что представляет из себя реставрационная отрасль России сегодня, и попробовать немного заглянуть в будущее.
— Константин Ильич, сейчас часто можно слышать совершенно противоположные суждения о состоянии отечественной реставрации. Представители власти с гордостью указывают на реализованные крупные проекты вроде дворца и парка в Царицыно, общественники видят в тех же проектах профанацию самого понятия реставрации, а между тем по всей стране всё новые и новые памятники и произведения искусства попадают в руки реставраторов, и судьба нашего культурного наследия оказывается в зависимости от их добросовестности и квалификации. Что же, на ваш взгляд, происходит с отраслью в целом?
— Нынешнюю ситуацию трудно оценить однозначно. До недавнего времени — до кризиса — в России много лет наблюдался подлинный реставрационный бум. Посмотрите, сколько церквей и монастырей возвращено к церковной жизни с начала 1990-х годов, сколько замечательных зданий восстановлено в столицах и регионах! То же можно сказать и в отношении художественного рынка, который с начала 1990-х вышел из подполья. На нём рядом с экспертом-искусствоведом ключевой фигурой выступает, конечно, реставратор.
И вместе с тем, никогда в прошлом — я имею в виду советскую эпоху — реставратор не был так сильно зависим от заказчика, от его представлений о реставрации и её целях, и никогда раньше в заказчиках не было настолько велико стремление к так называемым новоделам.
— Каков уровень отечественной реставрационной науки и практики по сравнению с зарубежными странами?
— Мы уж точно не слабее в реставрационном ремесле. Даже, думаю, изобретательней. Так всегда было: в силу специфических советских обстоятельств — привыкли выкручиваться… Сергей Сергеевич Чураков, снявший в 1953-54 годах живопись со стен двух храмов, попадавших в зону затопления Горьковского водохранилища, писал, что изготавливал один из своих инструментов, названный им «щучками», из патефонных пружин.
Что касается научных разработок в области реставрации, то здесь мы с начала 1990-х годов, к сожалению, отстали. У нас, например, недостаточно широко применяются цифровые технологии, лазеры, мало внимания уделяется вопросам старения консервационных материалов, проблеме повторных реставраций памятников. Меньше всего — и я хотел бы это особо подчеркнуть — в этом повинны сами специалисты. Научная составляющая отрасли, по своей природе слабее других вписывающаяся в рынок, оставлена государством, в сущности, без поддержки. На Западе помощь ей оказывают многочисленные частные и общественные фонды, у нас пока можно ждать её только от государства.
Слава Богу, мы — открытое общество и можем воспользоваться (и часто пользуемся) эффективными технологиями, инструментами и материалами, активно продвигаемыми в России западными фирмами, но это вовсе не означает, что мы вправе пренебречь собственной реставрационной наукой. Никто не решит за нас проблемы сохранения наших памятников.
Надо признать, что от советской эпохи нам досталась хорошо задуманная, да, пожалуй, и неплохо функционировавшая в своё время структура отрасли. Её составляли три основных элемента — научный, производственный и контрольно-методический. Соответственно — государственные научно-исследовательские и проектные учреждения, государственные производственные реставрационные организации и реставрационные подразделения в музеях, а также реставрационные советы в музеях и специализированных реставрационных организациях. Вопросы реставрации и охраны наиболее ценной части отечественного культурного наследия традиционно рассматривались Научно-методический советом при Министерстве культуры. Он был учреждён в 1948 году, когда возникла насущная потребность восстановления разрушенных во время Отечественной войны памятников.
С начала 1990-х годов появилось множество негосударственных производственных и проектных фирм, но логика, механизм функционирования отрасли в целом не претерпели принципиальных изменений. Думаю, в первую очередь, за счёт сохранения ведущих государственных научно-исследовательских и проектных организаций и ГУПов — в частности, Государственного научно-исследовательского института реставрации (ГосНИИР), Всероссийского художественного научно-реставрационного центра (ВХНРЦ) им. академика И.Э. Грабаря, Центральных научно-реставрационных проектных мастерских (ЦНРПМ), Института «Спецпроектреставрация» в Москве, Межобластное научно-реставрационное художественное управление (МНРХУ), а также Федерального научно-методического совета. Я назвал бы их структурообразующими элементами отрасли.
С прошлого года фактически перестал работать Федеральный научно-методический совет и будущая судьба его не определена. Упорно ходят слухи об акционировании ГУПов…
Здесь, думаю, уместно сравнение с медициной: если вы взялись за исправление какого-то одного органа, который, по вашему мнению, работает плохо, то вам придётся учесть как ваше лечение отразится на всём организме в целом, на его здоровье и работоспособности. К реформированию отрасли следует приступать только имея общую концепцию её развития. Очевидно, что такая концепция не может быть разработана без участия специалистов, которые занимаются реставрацией памятников, без самих реставраторов. Не слышал, однако, чтобы концепция развития, которая требует упразднения важнейших элементов отрасли — ГУПов, функционирующих вполне эффективно, — обсуждалась в профессиональном сообществе. Не знаю даже, существует ли она в принципе.
Хотел бы подчеркнуть, однако, что при всех организационных трансформациях должно быть сохранено, как мне представляется, оптимальное, сбалансированное соотношение всех трёх основополагающих элементов отрасли, которые я назвал выше — производственного, научного и контрольно-методического.
— Какие учебные заведения готовят сейчас реставраторов? Достаточен ли уровень их подготовки и количество новых кадров?
— До 1960-х годов учебных заведений, в которых можно было бы получить реставрационное образование не было. В прошлом реставрационному делу обучались исключительно в процессе практической работы. Многие в отрасли думали, что реставраторов вообще невозможно подготовить в рамках учебного заведения, пока в 1960-х годах не были открыты реставрационные отделения в Московском художественном училище памяти 1905 года и в художественном училище имени Серова в Ленинграде.
Для тех, кто сегодня решит стать художником-реставратором, открыты широкие возможности: они могут поступить и в училище памяти 1905 года, и в училище имени Рериха (бывшее имени Cерова), и в «Репинку», и в «Строгановку», и в «Глазуновку», и в училище Штиглица в Питере.
Сложнее с реставрацией предметов прикладного искусства. Этому делу обучают пока только в Суздальском училище. И нигде не обучают сегодня реставрации скульптуры.
Существуют, конечно, и негосударственные учебные заведения, в которых готовят реставраторов самого различного профиля, но, похоже, пока они не могут конкурировать с государственными.
Особенность реставрационного образования заключается в том, что процесс обучения всегда держится на уникальном специалисте. В училище 1905 года курс реставрации станковой темперной живописи много лет вела Галина Сергеевна Клокова. С 1990-х годов она возглавляет кафедру реставрации в Православном Свято-Тихоновком университете. Преподаватель поразительной энергии! Она выучила многие десятки реставраторов и одним этим уже внесла огромный вклад в нашу культуру, в сохранение памятников.
Подготовку реставраторов-монументалистов в училище 1905 года подвижнически — другого слова и не подыскать — многие годы осуществлял Юрий Михайлович Егоров.
В Академии Глазунова преподают Виктор Васильевич Филатов и Екатерина Юрьевна Иванова — известные в отрасли реставраторы и исследователи, авторы многих книг и учебников по реставрации.
Успехи питерской реставрации во многом объясняются высоким уровнем подготовки на кафедре реставрации в Институте им. Репина, и здесь нельзя не вспомнить и Юрия Григорьевича Боброва, и Михаила Михайловича Девятова, возглавлявшего реставрационную кафедру в 1970-1980-х годах, и недавно скончавшегося Анатолия Борисовича Алешина.
Более двадцати лет реставраторов монументальной живописи успешно готовят в «Строгановке», и в этом несомненная заслуга Владимира Прокофьевича Бурого.
В структуре РГГУ существует Высшая школа реставрации, в которой уже работающие в реставрации специалисты получают высшее образование. Эта школа ориентирует студентов на исследования в области реставрации. Когда мы в ГосНИИРе несколько лет назад проводили конференцию молодых учёных, значительную часть её участников составляли именно студенты и недавние выпускники РГГУ.
Все упомянутые мною учебные заведения находятся в столицах, вне их можно назвать, кажется, одно лишь Суздальское реставрационное училище. Недавно в Москве проходила выставка работ учеников училища. Она порадовала специалистов.
С начала 1970-х годов реставраторов-архитекторов выпускает кафедра реставрации Московского архитектурного института. Одним из основателей отечественной школы научной реставрации был профессор МАРХИ Сергей Сергеевич Подъяпольский. Однако сегодня, к сожалению, значительную (если не основную) часть реставрационного корпуса составляют переквалифицировавшиеся в реставраторов архитекторы. Это прямо связано с ориентацией заказчиков на новоделы и пренебрежением научными принципами реставрации памятников.
Ещё одна возможность получить реставрационное образование — это стажировки в ведущих реставрационных организациях — в ГосНИИРе, в Центре им академика Грабаря. Так обычно становились реставраторами сотрудники провинциальных музеев.
Очень важным фактором профессионального роста реставратора являлась государственная система аттестации. К сожалению, несколько лет назад она была упразднена и до настоящего времени не восстановлена.
— Престижна ли сейчас профессия реставратора? Что заставляет молодых людей выбирать её?
— Здесь всё просто — по большей части, думаю, ничего романтического: очевиден спрос на профессию. Не нужно, однако, питать иллюзий, что труд реставратора лёгок. Реставратору-художнику сегодня стоит больших усилий остаться в профессии. Он должен обладать не только художественными способностями и умением сосредоточиться и огромным терпением, но и многими другими качествами; он должен быть также и исследователем, и изобретателем. И, конечно, очень велик соблазн превратиться в банального поновителя… Многие, получив реставрационное образование, не выдержали «реставрационного тягла» и навсегда ушли из отрасли — ушли, чтобы заняться более лёгким, хорошо оплачиваемым и, соответственно, более престижным, делом.
В работе реставратора-архитектора привлекает, должно быть, масштаб, многообразие, сложность задач. Всегда восхищался напором коллег-архитекторов, без которого, думаю, невозможно было бы успешно завершить ни одну реставрацию. Конечно, их моральные принципы подвергаются сегодня гораздо большим испытаниям, чем какой-либо другой реставрационной профессии.
— Алексей Ильич Комеч и Геннадий Викторович Попов в статье, посвящённой неудачной реставрации в 1980-х гг. фресок Андрея Рублева во владимирском Успенском соборе, сравнили реставратора с хирургом, который не создаёт новую жизнь подобно творцу, а спасает памятник для того, чтобы тот мог продолжить собственную жизнь. Вы согласны с этим?
— Да, очень убедительное сравнение, по-моему. Впрочем, любое сравнение — всего лишь метафора, позволяющая подчеркнуть, сделать более понятной для публики какую-то одну сторону реставрационной деятельности. Возможно, образ хирурга был использован Комечем и Поповым ещё и потому, что один из основных инструментов хирурга — скальпель — до сих пор является также едва ли не главным инструментом реставратора. Некоторое время назад была даже учреждена премия «Золотой скальпель», которая присваивается после каждой общероссийской реставрационной выставки.
Как и хирург, реставратор, в особенности, если он не обладает соответствующей квалификацией, может допустить ошибку, и тогда реставрационное вмешательство может закончиться «летальным исходом», как выражаются врачи. Однажды мне позвонили из одного сибирского города с просьбой прислать методику реставрации росписей одной из церквей. Я, конечно, отказался, и, воспользовавшись сравнением реставратора и врача — объяснил, что невозможно лечить на расстоянии, не видя пациента. На это способны только экстрасенсы.
Мой дантист, прекрасный специалист, всякое своё действие принуждён согласовывать со мной, вовремя вкалывая мне обезболивающее. Памятник же молчалив и покорён. Бесконтрольная реставрация опасна тем, что может обернуться утратой его аутентичности — вот почему в реставрационном деле очень важна, как и в медицине, роль «консилиумов» — реставрационных советов.
— Массовый переход культурных ценностей в частные руки (приватизация памятников архитектуры, передача храмов общинам, развитие антикварного рынка) требует развития коммерческих услуг в сфере реставрации. Как реставрационная отрасль реагирует на этот запрос со стороны рынка? Достаточно ли она ограждена от проникновения непрофессиональных элементов на поле деятельности реставраторов?
— С советского времени до 2005 года существовала иерархия реставраторов, определённая четырьмя категориями, присуждаемыми аттестационной комиссией Министерства культуры: третьей, второй, первой и высшей, — которые необходимо было систематически подтверждать. Право на самостоятельные работы давали лишь высшая и первая, и получить их было, пожалуй, посложнее, чем защитить кандидатскую диссертацию. Восхождение на высшие ступени иерархии занимало у реставраторов иногда десятилетия. Эта почти средневековая замкнутость реставрационного цеха обеспечивала, вместе с тем, высокий профессиональный уровень реставрационных работ. Сегодня границы «реставрационного сословия» в большой степени размыты, так как для получения лицензии на работы необходим лишь относительно небольшой практический опыт в несколько лет.
Главный признак коммерческой реставрации — борьба с патиной времени, с историей, пережитой памятником, ориентация на глянец и пренебрежение консервационной составляющей. И надо признать, что многие заказчики именно в этом видят главную цель реставрационного вмешательства. Конечно, в таких случаях удовлетворить ожидания заказчика с большим успехом могут художники, если они не обеспокоены сохранением подлинности в памятнике. ИА REGNUM Новости: Термин «реставрация» сейчас в моде. Особенно активно им пользуются чиновники и коммерческие застройщики, с выгодой для себя осваивающие исторические районы городов. В чём же разница между научной реставрацией и популярным ныне «воссозданием»?
Научная реставрация научна по своим целям и по своим методам. Она имеет своей целью сохранение и выявление подлинного в памятнике, с одной стороны, и разработку эффективных способов его консервации, с другой. Она зародилась в XIX веке, будучи самым тесным образом связана с археологией. Реставрация родилась как альтернатива поновлению, но отнюдь не вытеснила его. Поновление и воссоздание всегда будут спутниками научной реставрации и вечным её соблазном. Наивно полагать, что неприятие руин и забвение примет времени, мода на глянец, которые мы наблюдаем сегодня, кореняться в необразованности и непросвещённости общества. Значение воссозданных памятников в том, что они едва ли не единственное средство против фантомных болей их утраты. Вспомните работы по восстановлению из руин дворцов Пушкина, Павловска, Петергофа. Невозможно отрицать их огромную общественную притягательность.
Воссоздания разрушенных храмов, утраченных иконостасов и стенописей, продиктованные потребностями богослужебной жизни, искренни, они не подделываются под памятники, но претворяют в себе великую и незыблемую Священную историю. В отличие от них симулякры рождаются от неистребимого лукавства и архаической в своих истоках и вечно колеблющейся «страсти истории».
Нужно, я думаю, не бороться с практикой воссозданий, с «памятниками памятникам», а разоблачать симулякры, опасность которых в том, что они выдаются за памятники, могут подменить их, вытеснить. Внешне памятник и симулякр, прикидывающийся памятником, различить иногда почти невозможно. Разоблачить мимикрию симулякра под силу часто только специалисту. Именно специалист, реставратор, способен прорваться к подлинному в памятнике, воспринять памятник в его «наготе», и таким образом освободить от значений, которые ему были вменены извне. Он видит сущность памятника сквозь множество обёрток, в которых он представлен обществу. Симулякр же подобен капусте без кочерыжки — он полый. Симулякр — театр упаковок.
— Может ли и должен ли реставратор в определённых случаях говорить заказчику «нет»?
— Разумеется, должен, если требуется защитить подлинное в памятнике. Но возможности его сказать заказчику «нет» сегодня часто ограничены. К сожалению, если представления реставратора о предмете и целях реставрации не совпадают с ожиданиями заказчика, то реставратор часто проигрывает. Ему приходится выбирать: либо он должен будет удовлетворить пожелания заказчика, либо лишиться заказа. Выход из этой безнадёжной ситуации только один: реставратор не должен оставаться один на один с заказчиком. Он должен быть членом корпорации и следовать этическому кодексу, который бы регулировал его действия в отношении памятников. На Западе реставраторы объединены в союзы и существуют национальные этические кодексы. У нас союзы находятся в стадии становления, а в этическом кодексе, похоже, даже потребности нет. Место этического кодекса у нас с советского времени занимают инструкции.
— И тем не менее реставрационная мысль и практика в нашей стране продолжают развиваться. К этому отечественных реставраторов обязывает само наше наследие, наши памятники, в которых заключено исключительное художественное (да и материальное) богатство. Можете ли вы назвать примеры удачной научной реставрации последнего времени?
— Позволю себе заметить, что определение «удачная» здесь не вполне уместно. Реставрация успешна только в том случае, если она осмысленна на каждом этапе — от определения реставрационного задания, предмета реставрации, до этапа приведения памятника к «экспозиционному виду». Замечательный пример подобной осмысленности — консервации стенописи церкви Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря, за которую её исполнителям, заведующей Темперным отделом Ольге Владимировне Лелековой и ряду других сотрудников ГосНИИ Реставрации была присуждена Государственная премия. В результате этой работы был не только сохранён памятник, но и сформулирована очень важная парадигма превентивной консервации: безнадёжно бороться с неблагоприятными воздействиями внешней среды только посредством консервационных вмешательств; необходимо, прежде всего, совершенствовать условия хранения памятника, в частности, создавать и поддерживать в нём нормализованный температурно-влажностный режим.
— Чего вы ждёте от будущего?
— Того, о чём я уже говорил — формирования корпоративных союзов и разработки Российского этического кодекса реставратора. Но, что мне кажется ещё более важным — это пробуждение в обществе гражданского отношения к памятникам… понимания того, что любовь к отечеству должна претворяться, в числе прочего, и в заботу об отечественном культурном наследии. Признаками такого «пробуждения», которые внушают оптимизм, являются, в частности, присуждение в прошлом году премии имени Алексея Комеча «За общественно — значимую гражданскую позицию» профессору МАРХИ Наталье Олеговне Душкиной и нынешние акции «Архнадзора».