Мы редко ходим в художественные музеи, посещаем выставки, вернисажи, не очень стремимся окружить себя красивыми вещами, даже если у нас есть для этого время и материальные возможности.
Правда и воздух пейзажа
Почему так происходит? Отсутствие традиций, культуры, образования, обычная человеческая лень?
А дети? Внуки? Они видят наш образ жизни, узость и примитивность наших интересов и, скорее всего, пойдут тем же путём. Мир красоты, гармонии, очарования окажется вне их жизни. Серые будни — вместо многоцветной радуги прекрасного?!
В Волгоградском музее изобразительных искусств привлекает внимание внешне непритязательная картина Саврасова «Распутица».
У картины часто останавливаются посетители. И не только потому, что любой россиянин с детства знает саврасовских «грачей», которые «прилетели». Люди испытывают восхищение «Распутицей», проникновенно тонко передающей русскую жизнь, природу средней полосы России.
«Распутица», как и большинство полотен выдающегося живописца, наполнена воздухом, светом, настроением, каким-то необыкновенным ощущением правды и достоверности.
«Без воздуха пейзаж — не пейзаж! Сколько в пейзаже берёзок или елей ни сажай, что ни придумывай, если воздух не напишешь — значит, пейзаж дрянь, — любил повторять Саврасов. — По пейзажу должно безошибочно не только месяц или день, но и час дня, определять. Только тогда пейзаж — пейзаж», — внушал он своим ученикам.
Интересно, когда у произведения искусства есть своя история. Тем более, если ему более ста лет. Напомню, Алексей Кондратьевич Саврасов ушёл в мир иной за три года до начала двадцатого века.
Художник и коллекционер
В середине двадцатого века жил в Волгограде другой талантливый художник. Звали его Николай Николаевич Медовщиков. Удивительный театральный художник. Заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат Государственной премии СССР.
В драматическом театре имени М. Горького он создал сценографию таких знаменитых спектаклей, как «Три сестры», «Варвары», «Кремлёвские куранты», «Бег».
Вспоминаем мы сегодня Медовщикова не только потому, что был он известнейшим театральным художником со своим оригинальным почерком и воображением, и не потому, что родился он в год смерти Саврасова. Николай Николаевич Медовщиков — яркий пример всесторонне образованного человека, собирателя, коллекционера произведений искусства. У него были редкие иконы, ценнейший фарфор, оригинальные изделия из стекла и металла. Вершиной же коллекции были та самая «Распутица» и два потрясающих рисунка Саврасова.
По семейному преданию Медовщиковых мать Николая Николаевича была последней любовью Алексея Кондратьевича Саврасова.
После смерти Медовщикова в 1988 году «Распутицу» приобрёл Волгоградский музей изобразительных искусств. Рисунки Саврасова тогда, к сожалению, «уплыли» в неизвестном направлении.
Аура великого искусства
Итальянцам повезло. С великим культурным наследием. С художественной средой. Филиппо Брунеллески, Сандро Боттичелли, Джованни Беллини, Фра Анджелико, Сан-Дзено Маджоре, Палаццо Веккьо, Санта-Мария Новелла, Пьяцца дель Пополо. Звучит как музыка. Рафаэль, Микеланджело, Донателло, Тициан, Челлини. Архитектурные ансамбли, шедевры скульптуры, образцы великой живописи. Флоренция, Венеция, Рим…
С детства, вдыхая воздух великого искусства, человек и в жизни стремится всё делать красиво.
Вспоминается такой эпизод. Во время Второй мировой войны итальянским военнопленным в Шотландии выделили металлический барак под часовню. Они расписали его в стиле барокко, превратили в настоящее произведение искусства. И даже спустя полвека время от времени возвращались подновить часовню, сделать её ещё краше.
— Культурное наследие, художественная среда, которая окружает человека с детства, — это очень важно, — говорит мой собеседник, директор Волгоградского музея изобразительных искусств Татьяна Алексеевна Додина. — Да, Италия — образец, но и в других европейских странах люди живут в окружении красивых домов, очаровательных, ухоженных пейзажей. Люди там не позволяют себе швырнуть, например, пластиковую бутылку в озеро. Для них это не просто ландшафт. Это культурный ландшафт.
— А у нас в России, в Волгограде?..
Разрушение облика города
— В нашем городе, к сожалению, картина очень грустная. Хотя предпосылки были замечательные. После войны город застраивался по единому плану. Создавался последний уникальный архитектурный ансамбль двадцатого века. Продумывались не только планировка улиц, но и элементы оформления, архитектура малых форм: ограждения, фонари, заборчики. Всё было «завязано» в единую стилевую концепцию. Сейчас мы всё это утрачиваем.
— И как следствие…
— …Идёт разрушение облика города, его художественного образа. И не на уровне заборчиков и фонарей. а на уровне пространственно-объёмных решений.
Когда архитекторы задумывали наш город, они ориентировались на определённую этажность, просматриваемость улиц. Сегодня организм города прорастает чужеродными элементами.
— Какие мысли это вызывает?
— Люди начинают думать, что так можно поступать с любым культурным наследием.
— Обобщать легче всего. А конкретно — что, например, ваш музей делает, чтобы помешать разрушительным тенденциям.
Дети идут в музей
— Мы пытаемся заниматься тем, к чему призваны — воспитанием, образованием. Прежде всего детской аудитории. Родителей. Учителей.
— Трудно?
— Очень трудно. Мне думается, у властей не хватает понимания важности создания в Волгограде культурного пространства. Роль же нашего музея в развитии эстетического сознания, эстетического чувства, вкуса — велика. Не говоря уж о понимании музея как хранителя культурных ценностей, художественного наследия.
— Важной составляющей культурной среды являются произведения, созданные десятилетия, столетия назад, так называемый антиквариат…
Прихоти богатых людей
— Антиквариат в наше время стал очень модным. Почему? Появились богатые люди. Им хочется иметь хотя бы флёр родового наследия. Продемонстрировать, что деньги не вчера «схвачены», а всё это выросло на фамильной традиции. Богатый человек стремится, чтобы в его доме стояла мебель, доставшаяся будто бы от предков, что предки будто бы «едали» на антикварном фарфоре, пользовались столовым серебром, как английские лорды.
— Примеры этого есть и в нашем городе?
— Есть. Но, конечно, не в тех масштабах, как в Москве или Санкт-Петербурге.
— Ну а антиквары в Волгограде есть?
— Есть.
— Имена!.. Явки!.. Шучу.
— С антикварами всё серьёзней. Из-за большого интереса криминальных структур к этой сфере человеческой деятельности антиквары себя не афишируют.
— А раньше, допустим, в советское время?
— И раньше это был особый закрытый мир. Одно время я активно сотрудничала с московскими коллекционерами. Мы кое-что подкупали из живописи для нашего музея.
Иконы, фарфор, бронза
Даже то, что я музейный работник с определёнными рекомендациями, «подобраться» к этим людям и встретиться с ними было очень сложно. Коллекционеры, повторюсь, закрытое сообщество. Они одинаково не доверяют ни власти, ни рядовой публике.
— Я не прошу вас назвать фамилии…
— …А я и не назову.
— И всё-таки, что собирают в Волгограде?
— Иконы, фарфор, бронзовое литьё.
— И много всего этого в Волгограде?
— Ну что вы! Откуда!
Что такое Царицын в дореволюционное время? Уездный, купеческий городишко. Было здесь несколько богатых владельцев мукомольных предприятий или лесопромышленников, или купцов, которые какие-то лабазы держали. Вот и всё. Эти люди имели деньги и могли себе позволить какой-то особнячок построить, как купчиха Репникова у вокзала. Вот вам и весь имущий класс. Но уровень их культурных запросов был несравним с уровнем, например, запросов московского купечества.
Потом — смутное время. Революция. Гражданская война. Город переходит из рук в руки. Пришли белые — пограбили, пришли красные — пограбили. То, что имелось ценного в Царицыне, «растеклось» в случайные руки.
У нас есть сведения, что в 1918 году в городе была организована картинная галерея. Что в ней было? Что с ней случилось? Ничего не известно. Никаких следов.
Двадцатые-тридцатые годы. Великие стройки. Тракторный завод. Подтянулась в город кое-какая интеллигенция. Из Москвы, Ленинграда. Кое-что привезли. В 1938 году картинную галерею организовали. И даже каталог экспозиции сохранился.
В галерее были Шишкин, Иванов, Репин. И графика. И китайский фарфор…
Трагедии военного времени
Но потом — сорок первый год. Ни о какой эвакуации речь не шла. Сталин запретил. В итоге — город вчистую разбомбили. Что случилось с картинной галереей, вообще не известно. Никаких следов. Есть устные свидетельства, что её начали упаковывать в ящики, что ящики сначала стояли в подвале драмтеатра, потом их стали вывозить к Волге. Одна версия — ящики разбомбили, когда они стояли на берегу, вторая — погрузили, везли через Волгу, тогда их и разбомбили. Но в любом случае — ничего не осталось.
— Получается — вся культурная жизнь в нашем городе начинается после войны?
— Получается. Так что, в Волгограде даже почвы для коллекционирования, для антиквариата не было. Почву перепахивали несколько раз.
— Работник музея и коллекционер, собиратель антиквариата в одном лице — это правильно?
— Неправильно. Абсолютно несовместно. Есть такая этика: музейный работник не вправе заниматься коллекционированием.
— Музеи, в моём понимании, это коллекции. Как идёт их формирование? Закупает ваш музей произведения живописи, декоративно-прикладного искусства? Если приобретает, то что именно?
Музей пополняет коллекцию
— Коллекция живописи Волгоградского музея изобразительных искусств известна и всегда вызывала уважение. Из государственных хранилищ мы централизованно получали также, например, фарфор. И западный. И русский. И советский. А в последнее время и подкупали.
— Старые вещи — это понятно. А представляет ли ценность малая пластика — фарфор пятидесятых-шестидесятых годов?
— Сегодня это уже предмет собирательства. Изделия делались по авторским формам, по авторским эскизам, там ручная роспись. Фарфор этот даже экспонировался на серьёзных выставках.
— Когда шёл к вам на беседу, в одном из залов музея невольно обратил внимание на большую фарфоровую супницу.
Чудо иногда случается
— И правильно сделали, что обратили внимание. Совершенно шикарная супница. Она, правда, без клейм. Но время создания можно определить по форме, по декору, по росписи — первая треть девятнадцатого века, стиль ампир. Не исключаю, что это изделие Санкт-Петербургского императорского фарфорового завода.
— А как попала эта супница в музей?
— Её принесла пожилая женщина. Рассказала: «У нас до войны была эта супница, тарелки…» Покидая город, семья всё это зарыла. Потом, когда вернулись, супницу отрыли. Мы супницу эту немедленно купили за те деньги, что женщина хотела. То, что у нас в Волгограде «выплыла» такая вещь, — это, практически, чудо.
— Такие случаи…
— …В нашем городе скорее исключение.
— Татьяна Алексеевна, извините за навязчивость, а если бы вы не были директором музея, что бы вы всё-таки собирали, коллекционировали?
— Думаю (вздохнув), собирала бы одно из направлений графики. Я очень люблю гравюры.
Что собирают люди
Наша беседа с Татьяной Алексеевной Додиной продолжалась достаточно долго. Мы говорили о том, что коллекционирование считается некоторыми учёными одним из основных рефлексов человека и важной характеристикой развития общества, о том, что у старинных вещей особая аура, они хранят в себе память о прошедших временах, о своих владельцах. Мы говорили и о том, как собирание, коллекционирование обогащает человека, и о том, что только не собирают. Ну ладно, произведения изобразительного или декоративно-прикладного искусства. Но ведь коллекционируют часы и монеты, дамские сумочки и медали, оружие и мебель, книги и карты, медали и открытки, зеркала и шкатулки, куклы и фотографии, ювелирные изделия и многое, многое другое.
Особый разговор был о подделках антиквариата, которых сегодня несметное количество. Подделывают всё. И живопись, и бронзовое литьё, и старинный фарфор, и мебель, и монеты, вплоть до античных.
Некоторые искусствоведы считают, что сегодня до 80 процентов произведений российского антикварного рынка — подделки. И это имеет место не только в России. К примеру, из выкупленных Виктором Вексельбергом у семьи Форбс 270 предметов старины 9 оказались подделками. Среди них 5 миниатюрных яиц Фаберже.
Когда зацветает сирень
Покидая Волгоградский музей изобразительных искусств, прощаясь с его директором Татьяной Алексеевной Додиной, на несколько минут я ещё раз остановился у картины Саврасова «Распутица», а затем шагнул в прекрасную волгоградскую осень, которая в те дни готовилась уступить свои владения зиме. Вспомнил саврасовских «Грачей», представил, как весной в сквере перед музеем зацветёт и будет кружить голову своим ароматом сирень.
Конечно, цветущая сирень в контексте нашего разговора не художественная среда и даже не культурное пространство, но уж очень прекрасны волгоградские весенние вечера.
И вспомнил я тогда об изящно-интимно-кокетливой шкатулке мейсенского фарфора девятнадцатого века, с лепными розовыми, голубыми, зелёными цветами, с пасторальными мальчиком и девочкой, вспомнил красивейшую антикварную шкатулку в стиле рококо, виденную у моих знакомых. И понял, что образ этой шкатулки и есть завершение нашего разговора о художественной среде и культурном пространстве.
Владимир Голуб