«Я купил журнал «Корея», там то же, что у нас…» Ставшая некогда легендарной песня Егора Летова сопровождала корреспондента «Re:Акции» в его поездке в Пхеньян, столицу Северной Кореи.
Корея — это где? Это где-то в Азии, там коммунизм, там едят собак и корейскую морковку, пьют рисовую водку и ездят на велосипедах — самый распространённый набор знаний о Северной Корее.
Это в Юго-Восточной Азии, между Китаем и Японией, там Ким Чен Ир, сын Ким Ир Сена, тоже диктатор, там живут маленькие люди с печальными лицами — так говорят продвинутые.
А особо продвинутые знают, что КНДР — самое закрытое государство в мире, что «корейскую морковку» придумали не в Корее, а в России и что собак там готовят не чаще, чем у нас жарят кабана на вертеле. Знатоки ещё припомнят Хон Гильдона — национального героя, корейского Робин Гуда.
Однако чтобы знать всё это, необязательно лететь за тридевять земель. Лететь нужно, чтобы убедиться, что Летов со своей песней безнадёжно устарел.
Корея мемориальная
Возить гостей на кладбище — это какой-то особый коммунистический цинизм. Кладбище героев-революционеров — это не Мамаев курган и не Освенцим, превращённые в мемориалы. Это всё-таки кладбище: герои корейской революции погибли достаточно давно и в разных провинциях Кореи, а спустя много лет их останки свезли в одно место, превратив в «туристическую достопримечательность» с пропагандистским уклоном. «Достопримечательность» раскинулась на нескольких квадратных километрах, что для страны, где каждый клочок земли на счету и где огороды разбиты прямо в аэропорту у лётного поля, непозволительная роскошь…
Окончательно всякие представления о гранях разумного разрушаются в Кымсусанском мемориальном дворце. За этим маловразумительным названием — усыпальница «несравненного патриота, национального героя, любимого вождя и учителя, отца нации, президента, товарища Ким Ир Сена, чьё рождение явилось торжественным, историческим восходом Солнца, озарившего окутанную тьмой землю Кореи». Смею утверждать, что на корейской земле так никогда и никого не хоронили. Ближайшая аналогия — по размаху, внушительности и божественности — египетские фараоны…
Президент Ким Ир Сен скончался в 94-м, а меньше чем через два года под Пхеньяном соорудили мемориальный дворец со сложной системой охраны, автоматчиками и рвами с водой по периметру. Если Владимир Ильич Ленин до сих пор довольствуется скромных размеров мавзолеем, то под усыпальницу отца корейской нации отвели сооружение размером едва ли не со стадион «Лужники». Ленин — пигмей по сравнению с Ким Ир Сеном.
…Всё очень серьёзно: нас предупреждают, что громко разговаривать, смеяться, кашлять, ковырять в носу и прочее — нельзя. Про фото и видео забыть, в карманах не должно быть ничего, можно только деньги — почему-то это подчёркивают особенно. Девушкам сообщают, что на каблуках туда запрещено, потому что они цокают по мраморному полу, а юбки не должны вызывать ненужных в таком месте эмоций, нам также внушают, что к требованиям сотрудников мемориала стоит относиться внимательно и с пониманием, хоть они и в штатском.
Нас пропускают без очереди, и мы идём мимо выстроившихся ровными колоннами корейцев — их лица полны скорби, все в траурно-тёмных одеждах (и повседневная, напомню, красками не пестрит). Идём и попадаем на горизонтальный эскалатор длиной, наверное, метров пятьсот, мучительно долго едем, разглядывая через окно красоты мемориального комплекса и площадь перед ним, проходим личный досмотр (похлеще, чем в аэропорту), череду металлодетекторов, снова лабиринт эскалаторов, переходов и лифтов. Наконец группу запускают в глухую комнату, выход из которой через узкий тоннель, в котором нас со страшной силой и с двух сторон обдувают воздухом — и мы попадаем в собственно усыпальницу.
Полумрак и страшно холодно. Гроб Ким Ир Сена надлежит обойти с четырёх сторон и четыре раза поклониться в пояс. Об этом нас никто не предупреждал, но делать нечего, идём. Вместо поклонов изображаем «уважительное» движение головой и насколько возможно быстро выскакиваем в другой зал. Здесь другие чудеса: на подставочках из голубого камня стоит чёрный 600-й «Мерседес» Ким Ир Сена, в соседнем зале — железнодорожный вагон, в котором он любил разъезжать по стране и заграницам. А на стене две карты: на одной — страны, которые корейский лидер объехал на поезде, на другой — которые облетел на самолёте, а вовсе не промчался по ним на «Мерседесе», как можно было бы подумать.
Корея безграничная
— Корея — это страна, вышитая золотом и серебром, — говорит нам в автобусе гид Таня (русское имя она придумала себе сама, поняв, что с корейским мы не справимся). — Нет-нет, это не нужно фотографировать, я скажу, когда нужно будет, — одёргивает она кого-то в начале салона, пока мы втихую тычем объективами в окна, завидев северокорейских пейзан на рисовом поле. Вот это её «здесь снимать не надо, я скажу, когда можно» будет звучать раз по двадцать в день, а в итоге получится, что фотографировать можно только памятники. Два других «гида», приставленных к нашей группе, не проявляют такой сверхбдительности, хотя позже сама Таня, проколовшись, как-то называет их офицерами.
— Корея — это страна утренней свежести, — продолжает Таня, — 84 процента её территории — это горы (и правда, куда ни глянь, горы, но какие-то очень маленькие). И начинает рассказывать о протяжённости с севера на юг и с запада на восток. Цифры пропускаю мимо ушей, хотя тут-то впервые и закрадывается… Понимание приходит, когда Таня почти скороговоркой замечает, что на юге традиционно проживает больше людей, чем на севере. Таня границ не признаёт: все её цифры касаются Корейского полуострова вообще. А Южной Кореи для Тани не существует. Есть временно оккупированные американскими империалистами территории, которые и сейчас входят в состав КНДР. А граница — это не граница, это демаркационная линия, и нас как раз туда везут.
…Американские империалисты по ту сторону демаркационной линии на поверку оказываются такими же корейцами, только в другой форме и касках. Нагло рассматривают нас в бинокли (хотя мы всего в десяти метрах от них), а мы нагло их фотографируем. Они к этому шоу привыкли, а нам, как и положено туристам, в диковинку, хотя в группе есть те, кто был здесь и «с той стороны». Та сторона не заставляет себя долго ждать и тоже выпускает группу туристов — эта игра, как я понимаю, принята обеими Кореями, уж расписание прибытия групп они точно как-то согласовывают.
Корея уличная
Пхеньян из окна автобуса — как чёрно-белое кино: по широким тротуарам одинаково серых улиц идут — колоннами, разрозненными группами или даже в одиночку — одинаково одетые люди. Мужчины — в чёрных, иногда зелёных, полувоенных френчах, женщины — в чём-то тёмном, напоминающем национальные одежды. Тротуары, есть подозрение, потому и широченные такие, что передвигаться приходится чаще пешком. Троллейбусы-автобусы-трамваи есть, но встречаются не слишком часто, а легковые автомобили — исключительно редко. Поэтому сами дороги кажутся скорее данью традиции. Жители северокорейской столицы, впрочем, так не считают: пхеньянцы-пешеходы любят пользоваться подземными переходами (хотя дороги, напомню, пустые), а редкие пхеньянцы-водители, должно быть, обожают красавиц-регулировщиц. И эти красавицы (отборные, надо заметить) украшают едва ли не каждый перекрёсток. Светофоры тоже есть, но они не работают — то ли в целях экономии электричества (с ним в стране напряжёнка), то ли потому что проиграли в конкурентной борьбе с регулировщицами.
Корея праздничная
Корейская кухня беспощадна к иноземцам. Слишком горько, слишком остро, слишком непривычно. Из знакомых ингредиентов — только рис и камбала, но последнюю подают не так уж часто. Поэтому большая часть группы мечтает отобедать где-нибудь «по-человечески», готовая променять куксу и кимчи на какой-нибудь вредный фаст-фуд. Фаст-фудов, однако, в стране нет вовсе. Где питаются обычные корейцы — остаётся загадкой, но точно не в ресторанах для иностранцев. Где питаются студенты, видел: прямо на улице, усевшись в кружок. Объяснение простое: в эти дни весь Пхеньян готовился к праздничным мероприятиям, и толпы людей, не только студентов, спешивших на репетиции, можно было встретить на каждом шагу, поэтому где репетировали, там и обедали. Не сомневаюсь, праздник в итоге у них получился феерическим. И наверняка «охваченные всепоглощающим восторгом и счастьем демонстранты не отводили глаз от трибуны, где стоял Ким Чен Ир, и, размахивая букетами, во весь голос кричали «Ура!» — так во всяком случае описывают 55-летний юбилей Трудовой Партии Кореи, ну а этот, 60-й, обещал быть ещё круче — дата всё-таки круглая. И «мощное факельное шествие учащейся молодёжи» наверняка было и на этот раз. Представил и содрогнулся: по тёмным, плохо освещённым улицам корейской столицы идут десятки тысяч людей с факелами… Только нехорошие ассоциации.
Увы, ни одно телевидение мира этого не покажет. Но если многомиллионный город в течение нескольких недель только и делает, что репетирует — в результате можно не сомневаться. А ещё учесть упорство, трудолюбие и долг перед партией… Но чтоб конкретно мы, туристы, не сомневались, нас везут на стадион имени 1 мая, крупнейший, кстати, в Юго-Восточной Азии, где каждый день несколько месяцев в году идёт так называемое массовое гимнастическое выступление и художественное представление «Ариран». Суть действа иноземцу не уловить никогда: на поле выходят то девушки в национальных нарядах, то выбегают дети, то маршируют военные, то с неба сыплются как горох парашютисты, но счёт всегда идёт на тысячи участников. Для понимания происходящего одна из сторон стадиона отведена под «живой телевизор»: несколько тысяч студентов поднимают-опускают разноцветные таблички, складывающиеся в цельную картину. Всё это по замыслу адского режиссёра, видимо, должно символизировать «несокрушимую волю корейского народа, которая поможет объединённой и могучей стране добиться победы революционного дела чучхе во всём мире» или что-то вроде того. Но 100 тысяч актёров даже для такого важного дела — перебор.
Корея ночная
Измученные памятниками и «официально утверждёнными местами для посещения иностранцев», поздно вечером, почти ночью, делаем попытку вырваться на волю, хотя руководитель группы как-то очень зловеще не советует покидать отель ни при каких обстоятельствах. На улице тьма кромешная, фонари не горят — обычное явление даже для центральной части города. Отходим метров на двести, и нас догоняет гид Таня, нервно требует вернуться в отель. Смущённо бредём обратно, твёрдо решив, что завтра-то она нас ни за что не отловит. Решимость возрастает утром, когда узнаём, что другая группа благополучно сходила в самоволку. Завидуем и строим планы на вечер.
Вечером — по стеночке — крадёмся в тени подальше от освещённого подъезда отеля. Двое добровольцев, отвлекая внимание гида и товарищей в штатском, отправляются в другую сторону. Потом они нас нагонят. Всё, мы на свободе!
Ночная свобода в Пхеньяне выглядит так: бредём в темноте наугад, ориентируясь на редкие освещённые окна домов (ночью в Корее принято спать, завтра новый трудовой день). Медленно, но до нас доходит, что так мы всё равно ничего не увидим, на улицах никого, редкие прохожие шарахаются, заслышав чужую речь. Немного поплутав, наконец выходим к набережной реки Тэдон, которая разрезает город на две неравные части. Здесь уж заблудиться невозможно: напротив, на другом берегу, торчит 170-метровый шпиль памятника идеям чучхе (это такой кодекс строителей коммунизма по-корейски, написанный лично вождём и учителем товарищем Ким Ир Сеном). Днём мы поднимались на лифте на самый верх этого гранитного шпиля, разглядывали с высоты чётко расчерченные квадраты панельно-бетонного Пхеньяна (исторических построек, увы, здесь не сохранилось, город почти целиком был разрушен японцами). Это удовольствие для иностранцев стоит 5 евро с носа — по местным меркам сумма колоссальная.
Кто-то из нашей компании залезает на кучу строительного мусора, прикрытого тентом, и в испуге спрыгивает обратно. Из-под тента доносится ругань и вылезает бомжеватого вида корейский мужик. Мужик видит лопочущих на непонятном языке личностей, вдруг сменяет гнев на милость, фотографируется с нами и — о, чудо! — дарит значок с портретом Ким Ир Сена. Надо сказать, этот значок — предел мечтаний туриста. Он есть у каждого корейца — от мала до велика: квадратные, круглые, в форме развевающегося знамени, но у каждого. И сколько бы мы ни просили или ни пытались выменять, ничего из этого не вышло. В конце концов выяснилось, что значки эти им выдают, а купить их нельзя даже за валюту. Поэтому нашу ночную вылазку тут же решено было считать удачной, и мы отправились в отель, по дороге завернув на один из городских железнодорожных вокзалов.
Сказать, что нас здесь не ждали — не сказать ничего: народ в испуге расступается и жмётся к стенам. Мы нагло расхаживаем по залу несколько минут, пока не появляются важные девушки в военной форме и, что-то строго выговаривая, указывают нам на выход, выгоняют. Мы нехотя покидаем вокзал и, поглазев на людей, ночевавших на лавочках прямо на улице в ожидании поезда, отправляемся в отель.
Корея юная
Корейцы считают, что революция не закончена, революция продолжается, а значит, революция требует новых революционеров. Для их воспитания в Пхеньяне построено образцово-показательное учреждение — Мангендэский дворец школьников. «Это дворец школьников-детей, — говорит гид Таня, забавно путая слова. — Сейчас вы всё увидите». И мы видим: это уже не первое циклопическое сооружение из мрамора и гранита на нашем пути, но снова впечатляет размахом. Внутри может заблудиться даже Таня, поэтому нам выдают гида — юную пионерку. Она уверенно носится по всем этажам, стараясь, чтобы мы не разбредались, но туристы, не способные построиться в три шеренги, в который раз доказывают свою никчёмность — собрать всех удаётся только спустя часа два, на выходе. За это время мы успеваем обойти несколько залов (кружков, уточняет Таня). Здесь одновременно занимаются вышиванием, танцами, рисунком — академическим и национальным корейским — и музыкой. Это особая статья: просторный класс, пять или шесть пианино и два рояля. Столько же юных дарований. Но каждый играет своё! От страшной какофонии бежим в другой класс, где сразу двадцать аккордеонистов зажигают что-то революционное — это уже любо-дорого смотреть и даже слушать. Зато гитаристы снова пугают: когда их пятнадцать и у каждого свои ноты — это похлеще, чем… И так из класса в класс, из класса в класс (а всего их в этом чудовищном по размерам сооружении больше двухсот!). В каждом положено задерживаться на пять минут и одаривать детей конфетами (сладости, будучи предупреждёнными об этой «экскурсии», мы специально везли из Москвы, здесь их купить почти невозможно). Завершается поход по этой потёмкинской деревне из мрамора грандиозным концертом, оставившим неприятный привкус. Вроде и дети, положено, как минимум, восторгаться, как максимум — относиться снисходительно. Снисходительно не получается: эти маленькие роботы поют и танцуют так, что им может позавидовать любой профессиональный коллектив. Но чего-то не хватает. Наверное, души им не хватает: они всё делают так чётко, словно выполняют задание партии. Не исключаю, всё так и есть на самом деле — с них станется.
Сергей Серков.