В Музее изобразительных искусств отметили 125-летие со дня рождения выдающегося живописца Ильи Машкова.
Без срока давности
«Художник в пространстве и времени» — так назвали юбилейную выставку Ильи Машкова. О времени, отпущенном мастеру на этом свете (1881-1944), рассказывают документы, фотографии, подлинные вещи из мастерской. О завоёванном им пространстве свидетельствует музейная коллекция полотен и рисунков, одна из лучших в России. Рамки личного времени оказались для Ильи Ивановича, несомненно, тесными. Он с лёгкостью гения их преодолел. Не только в минувшем, но и в нынешнем веке этот богатырь сохранил своё влияние как в сфере искусства, так и в идейных спорах о «блеске и нищете» советского бытия. Уже и жизнь давно не советская, и базовые общественные идеалы повреждены, а то и вовсе разрушены, но полотна его всё так же увлекают зримыми образами великой социальной мечты. Они убедительны, они «правы» навсегда.
Машков — воплощение несокрушимого здоровья нации. Люди на его холстах беспорочны, родина к ним бесконечно щедра и милосердна. Искусство Машкова — это «Кубанские казаки» в живописи: все сыты, радостны, активны, окружающий мир изобилен и прекрасен. Вплоть до середины 80-х годов мы в общем-то и были такими кубанскими казаками (вспомните наши повседневные лозунги: Мир, Труд, Май; Вместе дружная семья; Я другой такой страны не знаю; Мой адрес — Советский Союз; Мы рождены, чтоб сказку…). Нас прежних уже нет, утопия рассыпалась, а Илья Иванович продолжает, к счастью, навевать человечеству сон золотой. Он писал то, что должно было сбыться. Могло сбыться. Почти сбылось — в сознании.
Тише — лучше
Празднично-игровую стихию, нередко питавшую творчество мастера, отобразила парочка юных скоморохов (театр «Колобок» под руководством Н. Голубевой). В зале, увешанном шедеврами Машкова, они темпераментно, но очень долго и шумно вовлекали гостей в разные забавы. Разыгрывали лотерею: в пользу счастливчиков разорялись живые «машковские» натюрморты, сооружённые сотрудниками музея. Кому достались яблоки и баклажаны, кому — ананасы и бананы, торт и апельсины, виноград и перцы, а также тематические буклеты и наборы открыток. В качестве живой репродукции знаменитой картины «Советские хлебы» выставил свои изделия «вкусный спонсор» выставки Волжский хлебокомбинат. Любой посетитель мог сфотографироваться на фоне этого живописного апофеоза народного благоденствия. Съедобные инсталляции были придуманы интересно, чего не скажешь о скоморошьем бесновании под скучную фонограмму. «Присутствие» Машкова сильно мешало вникать во всю эту суету. Хотелось вдумчивого, сильного слова о художнике. Или более внятного арт-действия. Попытки сказать слово были со стороны куратора выставки Ольги Малковой и автора книжки об Илье Машкове, искусствоведа Инны Непокупной. Но они не справились с общим гамом и предательски резонирующим микрофоном. Да и сказаны были довольно банальные фразы, не цеплявшие внимания.
Звезда во мраке
Пришла пора именно у нас издать полновесную монографию о судьбе и творчестве нашего земляка, уроженца станицы Михайловской Урюпинского района. Когда-то книжка Инны Непокупной о Машкове очень всех порадовала, она написана с огромной любовью к личности художника. Но время, вымороченное время! Книжка вышла в Нижне-Волжском издательстве в 1982 году и, естественно, сильно загублена требованиями свирепой партийной идеологии. Кто позволил бы тогда прямо объяснить читателю, что Илья Иванович был не только певцом, но и мучеником, жертвой революции?
Удивительное житие этого подвижника стоит того, чтобы его как бы заново осмыслили — в истинном свете. Выставка в нашем ИЗО драгоценна осознанным напоминанием о таланте, взращённом на этой земле, но пока не исследованном местными искусствоведами со всей полнотой.
Машков был старшим из семи детей. Детство и юность его полны унижений. Рано отлучили от дома: отдали в услужение крутонравым лавочникам Сумбатьянцу и Юрьеву (кто бы помнил их имена, если бы не этот мальчишка?). Он оформлял пышные продуктовые витрины, а сам падал от голода… Он из тех, кто был ничем.
А стал — всем, честно распорядившись дарами природы, вручёнными ему от рождения. Переворот 17-го года раздавил множество избранников муз, но Машкову помог реализоваться: он стал выдающимся советским живописцем, отважным новатором, просветителем, педагогом, мастером мирового уровня.
Он из тех, кто обольстился. Разрушительная энергия большевизма парадоксально совпала с его невероятной волей созидателя. В эпохе братоубийства и тотального безбожия художник разглядел возможности морально-нравственного обновления масс. В недрах самой кровавой из всех революций он затеял подлинную культурную революцию. В частности, его самоотверженная борьба за преобразование родной станицы в образцовый культурный центр потрясает своим размахом. Восемь лет подряд, с 1930 по 1938-й, этот очарованный идеалист возводил в Михайловской Дом социалистической культуры. И где? В храме, где некогда был крещён… Машков вовсе не был воинствующим безбожником. Он мечтал спасти великолепный храм от уничтожения, для того и водрузил на его куполе звезду вместо креста (и втайне надеялся, что односельчане поймут его правильно). Замысловатыми путями отправлялись из Москвы в станицу тысячи тонн груза — музыкальные инструменты, ткани, гвозди, спортивный инвентарь, театральные костюмы, книги по искусству, краски и кисти, декорации, посуда, мебель… Для сельчан были организованы кружки — изо, музыкальный, драматический, медицинский, антирелигиозный, сельскохозяйственный, физкультурный, селькоровский, литературный, декоративно-прикладной. Громадная творческая мощь и несокрушимая вера в Человека до поры до времени помогали Машкову преодолевать всю черноту деревенского быта с его разором, жестокостью, идиотическим бюрократизмом местных властей. Страна жила впроголодь, а он живописал Изобилие Хлебов, Мяса, Фруктов. Обобранные коллективизацией колхозники надрывались под тяжестью рабской подёнщины, но на его картинах они излучали безграничное счастье свободного труда. Натюрморты немыслимой красоты расцветали посреди всеобщей разрухи. С бесконечной любовью к родной земле художник творил миф о победившем социализме. Духовное он выражал в сочных формах материального мира.
Преждевременный мечтатель
Он из тех, кого обманывают. Художника ждал удар: измученные односельчане не поняли и не приняли его лучезарного оптимизма. Старшее поколение не простило ему и звезду на куполе. Раздражение переросло в открытую ненависть, когда власти, скрепя сердце, пощадив храмовое здание ДСК, в качестве «компенсации» взорвали другой храм, ещё более величественный. Многие перестали с Машковым здороваться, плевали ему вслед. Ворота его дома жирно вымазали дёгтем…
Потрясённый Илья Иванович не мог поверить, что своим же людям он оказался враждебным. И сам в горе не заметил, как начал мыслить и действовать с точки зрения партийной номенклатуры, денно и нощно занятой поисками вредителей, «мешающих народу строить светлое будущее». Машков жаловался всем, в том числе и наркому просвещения: «…враги, саботажники, мракобесы, шантажисты всячески стараются развалить, дискредитировать ДСК и его работников, в том числе и меня… стараются подорвать доверие ко мне, включая сюда доносы и всяческие угрозы. Теперь я окончательно постиг, что такое и какой это он — классовый враг»…
Вот где трагедия. Ну какие, в самом деле, классовые враги среди полузадушенных работяг-станичников в степной глубинке? Доведённый до отчаяния художник перестал понимать своих земляков. Да, были доносчики, подогреваемые местными функционерами. Завистливое и тупое «ничто», прочно осевшее в различных начальственных кабинетах, просто мечтало рассчитаться со слишком авторитетным, слишком талантливым, слишком деятельным, слишком культурным господином. Теперь же под предлогом, что художник не пользуется поддержкой народных масс, его можно было окоротить. И вот итог колоссальных усилий Машкова по строительству социализма в отдельно взятой станице: в 38-м он, предупреждённый доброжелателем, был вынужден бежать в Москву из родной Михайловской. И больше никогда в станицу не приезжал. Рассказывают, без слёз о ней вспоминать не мог, до самой смерти переживал.
От ДСК вскоре не осталось ничего. Всё растащили, поломали, пожгли…
А храм тот и сейчас целёхонький, вот что удивительно! А совсем рядышком — широкая, весёлая такая улица. Имени Ильи Ивановича Машкова.
Татьяна Кузьмина.