После самого скандального российского фильма прошлого года «Груз 200» Алексей Балабанов представляет свою новую картину «Морфий», снятую по одноимённому рассказу, а также циклу рассказов «Записки юного врача» Михаила Булгакова. Интерпретация гениальной прозы получилась у Алексея Октябриновича, как и почти всё его творчество, с откровенным мизантропическим и некрофильским оттенком.
Последовательный всё-таки режиссёр Алексей Балабанов: если начал изучать тёмные стороны человеческой натуры, то будет в этом плане продолжать углубляться. Если признался в ненависти к Советскому Союзу в «Грузе 200», показав начало конца «империи зла», то продолжит признаваться в ненависти, теперь показав самое зарождение СССР в «Морфии». В целом творчество Алексея Октябриновича может служить отличной иллюстрацией исследования Эрика Фромма «Анатомия человеческой деструктивности», посвящённое проблеме агрессивности человека. Применительно к Балабанову, можно говорить о некрофилии, которая, по Фромму, есть страсть к разрушению жизни и привязанность ко всему мёртвому, разложившемуся, механическому.
В «Морфии» тяга режиссёра к мёртвой или умирающей материи хоть и обставлена по-декадентски привлекательно (сам Балабанов признался, что хотел снять красивое кино), но сути своей не меняет: голый мужской труп, навязчиво лезущий в кадр уже в самом начале фильма, задаёт вектор авторского движения основной мысли. Замечательно, конечно, интерпретировать по Фромму кино Алексея Балабанова, однако последний фильм этого ведущего современного российского режиссёра несколько отличается от его предыдущих работ, а именно является экранизацией «автобиографических рассказов М. А. Булгакова», как расплывчато сообщают о литературной основе титры. Экранизация накладывает на режиссёра определённые обязанности, так как при перенесении на экран гениального первоисточника максимум, чего может добиться постановщик, это стать конгениальным писателю. На деле экранизации больших произведений большими художниками сводятся к искусству интерпретации, в котором грань между сотворчеством и отсебятиной подчас провести довольно-таки трудно, а рассуждения на тему «режиссёр самоутверждается за счёт писателя» являются отнюдь не беспочвенными. И если лучший роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» в силу своей многослойности предполагает разные прочтения (не факт, что адекватные авторскому замыслу), то цикл «Записки юного врача» и примыкающий к ним рассказ «Морфий» очень конкретны, дают чёткие, кстати, весьма кинематографичные описания и имеют очень простой и понятный смысл.
Собственно, поля для творчества у режиссёра при их экранизации немного: подобрать фактуру и оживить её, насытив булгаковским содержанием. И как раз с визуальной стороной дела Алексей Балабанов как большой художник в целом справился блестяще. Причём он даже усложнил себе задачу, уйдя в цвет от заманчивого сепийного монохрома, в коем снял, к примеру, фильм «Про уродов и людей», отображающий почти соотносимый с «Морфием» временной период. Тем не менее цвета получились приглушёнными, с лёгким налётом ирреальности и театральности. Оператором-постановщиком снова выступил Александр Симонов, с блеском отработавший с Балабановым в «Грузе 200» и снова смогший отлично оживить картинку дней давно минувших. Авторам «Морфия» явно нравилось играть в старину (вспоминаем выше названный посыл Балабанова про красивое кино), отчего деревенский декаданс смотрится аутентично: начиная от прибытия поезда (вечный кинематографический символ) и заканчивая банками-склянками и шприцами-зажимами. Я недаром употребил глагол «играться», потому что иначе творящееся на экране назвать нельзя. На визуализации булгаковской прозы дело практически и заканчивается, ибо и сюжетно, и по смыслу, и по общему настроению фильма он весьма сильно расходится с литературным первоисточником.
Как заявлено в титрах, автором сценария является Сергей Бодров-младший, почему-то решивший «обогатить» булгаковскую прозу многочисленными эротическими моментами, а также новыми героями. Вкупе с балабановскими демонами от советской власти, а также интонацией дурашливости, коей ведётся повествование, формально похожий на экранизацию рассказов великого писателя «Морфий» превращается в самый настоящий лубок эпохи упадка. Кухарка постоянно долбит в печку и орёт «Доктор!», медсестра перемещается по небольшому периметру больницы только короткими перебежками, доктор мазохистки фигачит себя шприцем с морфием через несколько слоёв одежды, а от волков люди спасаются под весёленькую музычку. И ладно бы только интонация, которой, возможно, Балабанов хотел показать сюрреалистичность событий страшного для России 1917 года. Булгаковская проза извращена и сюжетно, и по смыслу. «Записки юного врача» и «Морфий» — это две стороны личности Михаила Афанасьевича в период смены формаций в нашей стране. Если цикл рассказов в позитивном ключе повествует о становлении неопытного врача, с изрядной долей иронии относящегося к собственному неумению и постоянно приобретаемым навыкам, то в «Морфии», напротив, показывается распад, прежде всего внутренний, сложно организованной личности — другого молодого доктора.
В фильме эти два доктора скрещиваются в одного, причём логическая цепь рушится: превращаться в морфиниста молодой врач начинает в первый же день своей работы в богом забытой деревенской больничке, а практические медицинские навыки он приобретает будучи уже законченным наркоманом. Более того, в отличие от Булгакова, кого больше интересовало внутреннее разрушение его героя, Балабанова душевный мир героя не интересовал в принципе, отчего он сосредоточился на показе его физической деградации. Какие там рассуждения персонажа рассказа «Морфий» о богатстве мысленных образов морфиниста, заключающего в себе целый мир, а также его моральные угрызения! Балабановский герой существует лишь в трёх ипостасях: оперирования, ломки-ширяния и траха направо и налево. Первое режиссёр даёт смачно, с максимальным натурализмом, не щадя зрительских нервов. Здесь он совпадает с Булгаковым, так как писатель дал ему возможность в полной мере проявить свою уже означенную традиционную некрофилию.
С ломкой-ширянием получается не всё так гладко, ибо обычное для Балабанова внимание к деталям даёт здесь системный сбой: человек с не медицинским образованием или не читавший рассказы Булгакова вряд ли поймёт, всю ту суету, что производит доктор Поляков вокруг уколов, то пользуя себя самостоятельно, то, при наличии некоего раствора, закатывая истерики медсестре по причине её нежелания сделать для него раствор.
Понятно, что сложно разъяснить нюансы разнопроцентных растворов морфия, однако раз у Булгакова это получилось про между делом, могло при наличии желания получиться и у Балабанова. И уж совсем дико наблюдать, как доктор ширяется через одежду. Кстати, с отдельными деталями и эпизодами получилось так же дурно. Например, сцена с метелью и волками была полностью провалена: вместо жуткой вьюги, когда на метр вокруг ничего не видать, жидкий снежок с хорошей видимостью, вместо смертельной опасности от близости настигающих хищников, весёленькая пальба из браунинга куда-то в никуда, вместо блужданий по снегу, топтание на месте, должное почему-то показать, как герои искали дорогу. А какие перлы иногда случались! Вот когда можно мять лён? Согласно Балабанову, зимой. Это уже просто комедия какая-то! Или вот звучащее в фильме танго «Магнолия» Александра Вертинского (это которое «В бананово-лимонном Сингапуре…») было написано в 1931 году, в совсем другое время и в совсем другой стране. Дело даже дошло до переосмысления мелких деталей, как в сцене с трахеотомией. По рассказу, фельдшер Лукич потерял сознание от ужасности операции, когда девочке резали горло скальпелем, по фильму, Лукич чем-то заболел и почему-то именно во время операции потерял сознание. К чему нагромождение нелепостей там, где всё просто и автор уже сказал своё слово?! Действительно, начнёшь задумываться над самоутверждением за счёт гениального писателя, причём эта мысль тем более крепнет, чем дальше развиваются события и главный герой предстаёт чуть ли не в образе сексуального маньяка, чего уж совсем не было у Булгакова. Доктор Поляков попеременно спит с двумя женщинами, причём с одной у него ещё и близкие душевные отношения.
Переход к сексу у него стремительный: принял пациентку — тут же затащил её в постель, увидел её в гостях — тут же повалил на пол уборной. Апофигеем сексуальной девиации персонажа становится самая скандальная сцена «Морфия»: красивая обнажённая женщина стоит на карачках и делает доктору минет (из-за этого эпизода от данной роли резонно отказалась Рената Литвинова), в то время как другая его любовница виднеется в окне. Но даже этого Балабанову кажется мало, и он заставляет своего героя ещё и блевать в этот момент. Мизантропия в чистом виде. Слава богу, Балабанов ограничился имитацией и не стал повторять подвиг Винсент Гало, который в своём «Буром кролике» сцену орального секса дал натурально и без купюр.
Ну и совсем разгулялся режиссёр в придуманных сценах с большевиками-красноармейцами, где он уже привычно впал в сущую бесовщину: демонически смеющийся фельдшер, скрывающийся под личиной убитого большевиками доктора, меняет личину ещё раз и становится комиссаром в кожанке и фуражке, а злыдни в буденовках и бескозырках штурмом берут психбольницу, где никто и не сопротивляется. После «Груза 200» было нехорошее предчувствие, что свой фильм о событиях, происходящих в 1917 году, режиссёр обернёт в одну, нужную ему сторону, что и произошло. А это уже предсказуемость, что крайне странно для большого художника, коим безусловно является Алексей Октябринович. Хочется надеяться, что в следующем своём фильме Балабанов обуздает чувство ненависти и хотя бы остановится на некрофилии с мизантропией, а иначе деструктивное начало его картин отпугнёт последних зрителей.
Отдельная тема «Морфия» — голые человеческие задницы, к которым вдруг воспылал симпатией режиссёр и коих в фильме можно насчитать аж семь штук. Честно сказать, к чему это было, я затрудняюсь. Возможно, каждый раз оголение пятой точки имело своё, сугубо частное значение, однако в целом производит впечатление не рефлектируемой навязчивой идеи.
Что касается актёрского состава, то там сплошь знакомые все лица, причём многие из разряда любимчиков Балабанова: из «Груза 200» перекочевали Леонид Бичевин и Александр Полуян, из «Брата» и «Замка» — Светлана Письмиченко, к которым добавились звёзды Андрей Панин, Ингеборга Дапкунайте и Сергей Гармаш. В заданной постановщиком стилистике все существуют органично, что лишний раз доказывает, как хорошо режиссёр умеет доносить свою идею до актёров.
Фильм Алексея Балабанова «Морфий» — визуально роскошное, но крайне деструктивное кино, где от прозы Булгакова осталось не очень много и автор снова проецирует на зрителя свою ненависть к СССР, мизантропию и некрофилию.
Любите хорошее кино!
Авторская оценка по десятибалльной системе: 5 (пять).