Михаил Кобрисев,
полковник в отставке, инвалид ВОВ
Я из того поколения, кто начинал службу в армии за три года до начала войны, один из тех, кто в 1938 году поступил по набору в 3-е Ленинградское артиллерийское училище (ЛАУ), созданное на базе артакадемии.
…В конце апреля 1941 года стали поговаривать, что нас выпустят досрочно, так как вполне вероятна война с Германией. И действительно в начале мая нас вывезли в лагеря под Лугу. Там мы готовились и сдавали госэкзамены. проводили стрельбы. В конце мая нам пошили командирскую форму, выдали первую зарплату и подъёмные, отпустили в Ленинград. Там мы провели неделю, получили назначения, документы и 7-8 июня отправились к месту службы. Более 90 процентов выпускников направлялись в западные военные округа.
10 июня прибыли в Каунас, где дислоцировались наши части. 448-м корпусным артполком, куда я был назначен, командовал капитан Гусев, награждённый орденами Ленина и Красного Знамени. Командиром 7-й батареи, куда меня определили, был лейтенант Фурсиков. Началась обычная будничная учёба и работа.
16-17 июня полк проводил плановые учебно-боевые стрельбы. Капитан Гусев решил проверить новичков, и мне досталась стрельба с большим смещением. С этим я справился отлично, и командир полка отметил это на разборе стрельб. В ходе стрельб были израсходованы практически все боеприпасы, в баках тракторов и автомашин горючего осталось не более чем на ползаправки. К сожалению, даже такой опытный командир, как капитан Гусев, не подумал сразу пополнить боеприпасы и ГСМ.
Хотя в те дни внешне всё было спокойно, разговоров среди личного состава и командиров о предстоящей войне с Германией было предостаточно. Поэтому боевая тревога, прозвучавшая на рассвете 20 июня, не очень удивила всех. Два артполка, наш 448-й и 270-й, по 48 орудий в каждом, представляли внушительную силу. По сигналу тревоги все орудия были переведены в походное положение и побатарейно разместились в окрестных лесах (впоследствии это спасло их от уничтожения, так как немецкая авиация бомбила 22 июня наши лагеря и парки). К вечеру 21 июня, часов в 18, меня вызвали в штаб полка, где назначили оперативным дежурным по штабу и объяснили задачу и обязанности. Весь вечер 21 июня дежурство было спокойным, никаких сигналов и телефонограмм не поступало. В 23.30 я ушёл в палатку подремать, наказав сержанту немедленно меня разбудить, если что…
Сняв сапоги, прилёг. Задремал. Часа через полтора, услышав звук подъехавшего мотоцикла, проснулся. Вошёл сержант и доложил о прибытии офицера из штаба корпуса. Тот вручил мне пакет, на котором было написано: «Весьма срочно. Совершенно секретно. Командиру 448-го КАП».
Расписавшись за пакет, поставил время: «1 час 10 минут 22.06.41» и бегом отправился в домик, где размещался капитан Гусев. Командир полка приказал собрать всех начальников служб и командиров дивизионов. Через некоторое время в Каунас, где были зимние квартиры полка, отправились автомобильная и тракторная колонны, чтобы доставить ГСМ, боеприпасы и продовольствие. Больше никто этих машин и тракторов с прицепами не видел. Около двух часов ночи 22 июня я снова ушёл в палатку и попытался уснуть. Примерно через час-полтора сержант прибежал с криком: «Самолёты!» Все выскочили из палаток и увидели летящие на восток немецкие самолёты. Через некоторое время послышались взрывы. Бомбили Каунас, Вильнюс и другие города.
Полк, поднятый по тревоге, выступил к границе навстречу немцам в направлении на Вилкавишкис (30-35 км от лагерей). На подходе поступили сведения, что немцы им уже овладели. Нам было приказано отойти на 3-4 километра и занять огневые позиции, хотя на каждое орудие осталось всего по 4 снаряда. И тут два немецких самолёта «Дорнье», возвращаясь с бомбёжки, заметили нашу батарею и открыли беспорядочный огонь. Бойцы, побросав орудия, разбежались в разные стороны. Самолёты улетели, паника улеглась, бойцы собрались у орудий, и началось великое отступление на восток. Позже Александр Твардовский напишет: «…То была печаль большая, как брели мы на восток».
23 июня колонна нашего полка, проходя через Каунас, была обстреляна с крыш, чердаков, окон верхних этажей. Стреляли «шаулисты», так называли литовских фашистов.
В этот же день немцы овладели Каунасом. Я твёрдо убеждён, что если бы 14 июня был отдан приказ руководством страны о выдвижении к границе войск 1-го эшелона и занятии обороны, такой трагедии не произошло бы. Только два наших артполка, имея 96 орудий, при наличии снарядов способны были уничтожить любого противника на фронте в 15-20 километров.
24 июня немцы захватили Вильнюс. Наш артполк вместе с другими частями 11-й армии отходил в направлении Двинска. Никакого снабжения не было.
На третий день войны исчез лейтенант Фурсиков, и меня назначили командиром батареи. В 1955 году я случайно встретился с Фурсиковым в Москве, в магазине. Я — полковник, он — подполковник. Спрашиваю его: «Куда ты исчез на третий день войны?» Что-то он ответил невразумительное, хотя красноармейцы мне говорили, что видели в те дни Фурсикова переодетым в солдатскую гимнастёрку…
26 июня немцы овладели Двинском, и наши части стали отходить за реку Западная Двина в направлении Полоцка. Когда закончилось горючее, мы отбуксировали орудия в болото. Сняли прицельные приспособления и замки, что можно было разбить и искорёжить — разбили кувалдами, а сами ушли на восток к Западной Двине.
После переправы через Западную Двину наш 448-й артполк практически перестал существовать — техника была оставлена, личный состав разбежался в разных направлениях. Из батареи со мной остались 20-25 человек, с которыми я и нашёл штаб. Представился генералу — начальнику артиллерии армии и получил назначение командиром батареи в 614-й артполк.
Запомнились ожесточённые бои в районе Порхова. Батарея вела огонь с закрытой позиции по западной окраине этого городка, где сосредоточилась группа немецких танков. Приказа на отступление не поступало, а оставаться нельзя — можно было со всем личным составом батареи угодить в плен. В течение нескольких часов мы вели организованный залповый огонь по немецким расчётам. К вечеру приняли решение отходить. Ночью пробирались к своим. На рассвете, измученные и обессиленные, мы увидели колонну орудий и автомашин. Это был наш родной 614-й артполк. 12 августа он участвовал в контрударе Северо-Западного фронта против 16-й немецкой армии и 4-й танковой группы. Нам удалось даже продвинуться до 60 километров. Но немецкие войска предприняли несколько контратак, и мы вынуждены были отойти.
1 сентября меня вызвали в штаб полка и направили в распоряжение штаба артиллерии стрелковой дивизии, где поставили задачу: направиться в район деревни Малое Яблоново, занять передовой НП, установить связь с командиром стрелкового полка и по его указанию вести огонь. Выделили мне автомашину, разведчиков, радиста и связистов. Когда уже стали приближаться к деревне, попали под миномётный обстрел. Оказалось, что ею давно овладели немцы.
Первая мина разорвалась недалеко от машины. Шофёр начал разворачивать её, я стоял на подножке, а приданная мне команда находилась в кузове. Вторая мина разорвалась над капотом, осколком меня ранило в правое бедро. В горячке я пробежал 15-20 метров и упал. Стал звать бойцов, но они разбежались. Истекая кровью, я оказался в какой-то яме с бельгийским пистолетом в руке, думая защищаться до последнего, а последнюю пулю приберечь для себя. Видел отступающую нашу пехоту, цепь немецких автоматчиков в 300-400 метрах. Мысленно попрощался с жизнью. И вдруг откуда-то из-за рощи вынырнул наш Т-34, сделал выстрел. Танкисты, увидев меня, подобрали и доставили в штаб дивизии. До сих пор я не знаю имён своих спасителей. В общей сложности в госпиталях я провёл три с половиной месяца.
В боях на Курской дуге в 1943 году был дважды ранен и контужен.
В первые дни и недели войны погибли или попали в плен многие молодые лейтенанты. Всего в 1941 году в 203 военных училищах страны (в каждом 1,5-2 тысячи курсантов), на военных факультетах вузов, курсах младших лейтенантов готовилось сотни тысяч командиров (по моим подсчётам, от 400 до 500 тысяч человек).
Нигде я не встречал материалов историков или мемуаров о судьбах лейтенантов 1941 года. Мои попытки обращения в различные СМИ (газеты «Красная Звезда», «Труд», на Центральное ТВ) ни к чему не привели. В ответ — молчание или отписка.
Только один раз, 22 июня 1991 года, мне удалось выступить по Всесоюзному радио, рассказать о первых днях войны, о первом обстреле с самолёта нашей батареи, о попавшем в плен лейтенанте Алексее Колесникове, бежавшем несколько раз и воевавшем в партизанах в Ленинградской области, о погибшем в 1944 году капитане Михаиле Приходько и назвать поимённо друзей по 3-му ЛАУ.
Последние годы я обеспокоен судьбой лейтенантов 1941 года, разыскиваю своих боевых друзей. Тем, кто ещё жив, сегодня уже 85 лет. Николай Богданов из Ленинграда, Николай Тихонов и Михаил Фёдоров из Гатчино Ленинградской области, Алексей Сурков из Тулы, Александр Селютин из республик Поволжья, Борис Богданович из Смоленска, Зиновий Иванов, Анатолий Давиденко с Украины, Геннадий Кузнецов и Валерий Шилов из Москвы, Владимир Драгомерецкий из Белоруссии и другие лейтенанты первого и последнего выпуска 3-го Ленинградского артиллерийского училища. Если вы живы, отзовитесь! Мой адрес: г. Волгоград, ул. Советская, 28, кв. 164.
В своём письме Президенту В.В. Путину я просил накануне Дня Победы или 22 июня вспомнить добрым словом всех погибших героев и отдельной строкой — «лейтенантов 41-го года». Они выполнили свой долг перед Родиной и народом.