Полковник авиации в отставке Иван Егорович Перевезенцев в свои 86 держится молодцом, хотя и частенько барахлит у него «мотор». Провоевал он всю войну в авиации дальнего действия, в 18-м гвардейском Севастопольско-Берлинском авиаполку. А в 50-е годы в Прилуках совершал экспериментальные прыжки с парашютом, с высоты 10 тысяч метров, покидая самолёт перед тем, как его поразит ракета «земля — воздух».
— Но ведь это было опасно для жизни, для чего проводился такой эксперимент? — спрашиваю повидавшего всё бывалого лётчика.
— Необходим он был для обработки оставления экипажем самолёта при угрозе ракетного обстрела. Всё это пригодилось потом нашим лётчикам во время вьетнамской войны, в боевых действиях на Ближнем Востоке, в других «горячих» точках. Проводились эти эксперименты в условиях особой секретности, и я давал подписку о неразглашении на всю оставшуюся жизнь. Но она, жизнь, распорядилась по-своему. Нет больше могучего Союза, а с ним и былых секретов 50-60-х годов. Так что теперь могу с чистой совестью поведать о том, что было.
С 1952 года по 54-й военный лётчик И.Е. Перевезенцев совершил 13 экспериментальных прыжков с самолёта ТУ-4. Это зафиксировано в его лётной книжке.
— Прыгать с десятикилометровой высоты это ведь большой риск?
— Не говорите, многие от таких прыжков отказывались. Не всегда парашюты могли раскрыться, мог выйти из строя кислородный баллон, а без кислорода на такой высоте не проживёшь и минуты. И потом «удовольствие» испытываешь ниже среднего. Прыгаешь из самолёта в летнюю пору в меховом костюме и унтах. Температура за бортом минус 45-47, а у тебя на лице ещё кислородная маска, не дай бог, сорвёт её парашютной стропой. Падаешь на свой страх и риск и не знаешь, доберёшься ли до земли живым…
И.Е. Перевезенцев был первым лётчиком в ВВС, совершившим такой экспериментальный прыжок. Недаром получил свидетельство инструктора парашютно-десантной подготовки, а в 60-х годах военного лётчика 1-го класса и звание подполковника. Был удостоен орденов Красного Знамени и Красной Звезды (помимо ещё двух, которыми был награждён за войну).
— Иван Егорович, вы прошли всю войну в 18-м гвардейском авиаполку, летали, наверное, на Берлин?
— Это было уже в конце войны, в 45-м. Вылетали мы на бомбёжку скопления немецких войск и промышленных объектов из-под Люблина ночью. Перелетаешь линию фронта, смотришь, пристраивается в хвост немецкий истребитель. Тут уж всё зависит от мастерства экипажа, от стрелка главным образом. Заходишь на цель уже в перекрестии вражеских прожекторов, под градом зенитных обстрелов
— Не сбивали вас?
— Да нет, Бог миловал, хотя и подбивали, но мы дотягивали до своих. А чтобы обмануть немецких прожектористов, частенько имитировали падение самолёта, якобы нас подбили. Видя такое дело, немцы наводили прожектора на другие самолёты.
— И сколько сделали таких вылетов на Берлин?
— А кто их тогда считал, война шла… Всего же в моей лётной книжке за войну 88 дальних боевых вылетов и все ночные, хотя один раз летали на Кенигсберг днём. После бомбардировки Хельсинки мы «помогли» Финляндии быстрее выйти из войны. Весной 44-го летали на Севастополь с аэродрома Борисполь. Бомбили Севастопольский порт, целили по скоплению немецких кораблей, взламывали вражескую оборону на подступах к этому городу русской славы. Как потом писал в газете наш командир авиаполка Александр Вавилов, немцы надолго запомнили 12 боевых вылетов «Иванов», так в полку прозвали самолёт Ивана Перевезенцева, где и штурманом тоже был Иван Коваль.
Двух орденов Красного Знамени и одного Красной Звезды был удостоен лётчик Перевезенцев за войну. А начинал он её сержантом после окончания в июне 41-го Таганрогского военно-авиационного училища.
— Иван Егорович, вы обмолвились, что всю войну у вас был один и тот же экипаж, наверное, притёрлись друг к другу?
— Не то слово. Ребята у меня первоклассные были, понимали друг друга с полуслова. Мы встретились в полном составе в 1984-м в музее-панораме «Сталинградская битва». Штурман И.Ф. Коваль приехал из Белой Церкви, радист М.И. Малякин — из Прилук, стрелок С.М. Бабакин — из города Панфилова. Вспоминали былое, полёты на Хельсинки, Кенигсберг, Тильзит и Берлин. А потом сфотографировались на память. Я рассадил их так, как мы снимались в победном 45-м в Польше. Теперь вот храню оба этих фото как самую дорогую память.
— Иван Егорович, как сложилась потом ваша судьба?
— После окончания эксперимента летал я на новейших тогда реактивных самолётах ТУ и АН, это уже в Ахтубинском испытательном центре. На ТУ-16 испытывали мы тогда ракеты К-10 класса «воздух — корабль». Пускали их с самолёта по мишени — списанному кораблю, дрейфующему в Каспийском море. Не обходилось и без казусов. Как-то загорелся у нас трассёр — пиротехническое устройство, прикрепляемое к ракете. Летим в грозовых облаках, радист кричит: «Командир, горим!..» Что делать, давать команду на катапультирование? Но что-то удержало меня тогда, ну не мог самолёт ни с того ни с сего загореться, и всё тут. А когда разобрались, от сердца отлегло.
— В каком звании увольнялись из авиации?
— В 67-м подполковником, полковником уже с лёгкой руки нынешнего Президента стал. 27 календарных лет отдал авиации, а с учётом год за полтора и все 48. А потом ещё 21 год отмахал на производстве, в Волгоградском пуско-наладочном управлении. Так что я ветеран труда и ветеран Вооружённых Сил.
Два сына у Ивана Егоровича, один закончил знаменитое Бауманское, другой — наш политех, есть внук Серёжа.
— Дождаться бы правнуков, а мне в октябре 87 стукнет, — поведал напоследок собеседник свою заветную мечту. — А вообще прожитой жизнью вполне доволен, лишь бы войны не было…
Иван Барыкин.